Раменский

Музыкальные школы надо переводить в другую форму

14 мая в школе № 15 выступал ансамбль «Песни мира» из московской школы № 1060 (с элементами вальдорфской педагогики). Его руководитель Т.А.Рокитянская, автор программы «Каждый ребенок -музыкант», рассказала о своем взгляде на перспективы музыкального образования

14 мая школа № 15 принимала гостей. 19 юных музыкантов и три их руководителя в течение часа исполняли русские, украинские, молдавские, армянские песни, аккомпанируя себе на гуслях и флейтах, скрипке, виолончели и даже на колесной лире.

Гриша Володин, 6 класс: «Мы сами выбираем, каким инструментом нам хочется заниматься. Во втором классе у нас проводили уроки гуслей, показывали разные приемы, как на них играть. Мне понравилось, как они звучат — и я стал заниматься. У нас сейчас в школе два учителя по гуслям».

Один из них — жуковчанка Елена Се-мибратова, которая и организовала визит ансамбля «Песни мира» в наш город.

После концерта гостей долго водили по мастерским народных ремесел и музеям, которые располагаются на подворье храма св. Пантелеимона.

«Каждый ребенок -музыкант»

Так называется программа Т.А.Рокитянской, с 1990 г. работающей в знаменитой московской школе № 1060. «Я стою на том, чтобы это была программа не для музыкальных и не для специализированных школ, — говорит Татьяна Анатольевна. — Это должен быть быт абсолютно каждого человека. Он должен уметь спеть, не бояться этого. У нас каждому второму когда-то сказали, что он не должен петь, и это большая психологическая травма. Голос, его выливание вовне — это необходимость просто биологическая. Мы же заставляем детей говорить по-английски! А это просто музыкальный язык — другой язык, которым человек должен владеть. Если не петь — будут болезни...

В нашей школе с 1 класса по 11-й 2 часа в неделю обязательные занятия музыкой. И класс делится на две группы, как на английском, поэтому в группе от 12 до 15 человек. Сначала идет знакомство с инструментами. Скажем, четверть отводится на гусли. У нас все дети в разной степени играют на гуслях. После те, кому понравилось, ходят к учителю отдельно заниматься. А на уроке все берут скрипку.

В 3-4 классах один раз в неделю — оркестр. Эти 12-15 человек приходят каждый со своим инструментом. Если у тебя ничего нет — блокфлейта в любом случае есть.

И потом наш ученик идет на концерт и может спокойно два часа слушать. Когда он слушает скрипку, у него пальцы шевелятся, спина шевелится, у него вот это дыхание в правой руке идет... Родители уже изнемогают, а ребенок хочет еще.

В профессионалы пойдут просто единицы. У нас ставка не на профессионализм, а на то, чтобы жить с музыкой. Я люблю говорить, что это как язык. Мы встретились, мы слушаем одну музыку — нам говорить ничего не надо, мы все поняли. Музыка — это нечто чувственно-интуитивное. Притом что сейчас слова, речь настолько девальвированы, искажены — какие-то словечки, которые ничего не выражают. А нужен язык связующий, который говорит больше, чем можно сказать словами. И это есть музыка».

Пение - путь к изживанию страхов

«У нас сейчас страшное и опасное место. Идет многонациональность, и она будет у нас. Даже смешно думать, что этого не будет. Весь мир скоро будет таким. Поэтому мы должны научиться уважать другие культуры, понимать их, ценить за то, что они чем-то отличаются, и на этой почве дружить. Так был создан ансамбль «Песни мира», — объясняет Т.А.Рокитянская. — Раньше такие коллективы занимались 3-4 раза в неделю. Мы встречаемся раз в неделю, потому что дети безумно загружены. Они приходят в субботу: час поют, час играют в оркестре, два часа танцуют. Сейчас танцуем больше, потому что у нас долго не было хореографа. Потом обедаем: родители готовят нам обед по очереди. После ложимся на диванчики, слушаем музыку — как правило, народную или голоса вокальные. Слушаем, обсуждаем. После этого ребята еще остаются, кто хочет, попеть индивидуально или позаниматься инструментом.

Я сначала не предлагала изучать русские фольклорные песни. Дети сами захотели их петь — после поездки в Молдавию. Там мы были героями дня, нас показали по молдавским новостям: русские дети поют на молдавском языке. Так вот, когда мы вернулись, они спросили: «Почему мы не поем на русском языке?»

Теперь ребята говорят, что Молдавия — лучшая страна. Им там было хорошо, и молдован они уже не испугаются. А ведь страх — это как холестериновые бляшки. Мы еще поездим — они станут просто люди мира. У них не будет этих страхов.

Я считаю, что ездить надо. Это важно — как некая миссия. Когда мы садимся в поезд и они начинают петь или играть на флейте, весь вагон смотрит на них, прислушивается. Через какое-то время подходят: «Откуда вы? Зачем? Что вы делаете?» Однажды мы везли русских и немецких ребят на ферму в Пензенскую область, и с нами ехала одна старушка. Она слушала, стала спрашивать — и расплакалась: немецкие дети и наши едут вместе работать, поют. Она еще, видимо, войну помнила. Если мы едем в поезде, мы уже все равно что-то там показываем — что есть другая жизнь, другие взгляды, другие ценности».

Всем хочется подлинности

«Музыкальная школа идеологически и исторически себя изжила, — считает Т.А.Рокитянская. — Она должна быть в другой форме. Ко мне в школу приезжали и Собянин, и Путин, и Фурсенко. Они приезжали именно смотреть музыку. Го-лодец сказала, что музыкальные школы надо переводить в такую форму, как у нас.

Мы привыкли воспринимать музыку как эстетическое наслаждение, а не как потребность. Что такое эстетиче-скеое наслаждение? Значит, там, на сцене, — Федор Шаляпин, Мария Каллас. А ты кто? Ты даже рот не можешь открыть. Всем рот закрывали, потому что пели единицы, которые пели хорошо. Так нельзя. Сейчас, когда это все стало на продажу, — оно вообще стало пустое. Сейчас послушать какого-нибудь музыканта на конкурсе — скукотища. Просто тоска смертная! Одна голая техника! В XIX веке женщины падали в обморок от игры Паганини — представляете, какая сильная была эмоциональная встряска? А сейчас его произведения играют в музыкальной школе. Научились все это делать, но берут только форму — а внутри ничего нет.

А людям хочется подлинности — это такая вещь, которая или есть, или ее нет. И народ с удовольствием смотрит по телевизору, например, как балерина будет петь — потому что она не профессионалка. А в условиях, когда все так материализовано.

Наш ансамбль — что-то среднее: мы вроде и выступать стараемся, и внутри себя что-то хотим. Если бы мы не выступали, мы могли бы сесть и петь просто в кругу. Я считаю, что за этим будущее. Но когда это сильно прорастет — я не знаю. В вальдорфской системе это понимают очень хорошо. Но она не большая, эта система, и TDe6veT от учителя боль-

...Мне довелось дважды за один день услышать «Ростовское действо» в исполнении ансамбля «Песни России». Первый раз — на сцене школы № 15, наблюдая реакцию учеников начальной школы, приведенных строем на «мероприятие». Сидевшие в первых рядах, возможно, что-то и слушали. Второй раз ребятам предложили спеть в коридорчике музея ремесел. Сначала в качестве публики предполагалась лишь я. Но буквально через несколько секунд на звук высыпала толпа малышей, занимающихся в каком-то кружке. На их лицах была столь искренняя заинтересованность, такое подлинное потрясение!..

Вот она — разница между «эстетическим наслаждением» и глубинной потребностью, о чем говорила Т.А.Рокитянская.