Раменский

Каким Брамс будет сегодня!

Культура — 18 Ноября 2014, 17:13

Корреспондент ЖВ побеседовал с пианистом Борисом Гильтбургом перед концертом в ДК
Второго ноября симфонический оркестр Жуковского открыл новый сезон, и в первом отделении концерт для фортепиано с оркестром № 1 Брамса с большим успехом исполнил пианист из Израиля Борис Гильтбург. Сразу после выступления он уехал в аэропорт, отправляясь на гастроли в Японию, но перед концертом побеседовал с корреспондентом ЖВ.
— Скажите, почему для сегодняшнего выступления выбрали Брамса?
— По нескольким причинам. Первая — чисто музыкальная: Брамс — один из любимых мной композиторов, и его первый концерт я еще не исполнял на публике. Первый раз я играл его две недели назад и понял, что мне хочется делать это как можно большее число раз. И первый, и второй концерты Брамса — это одни из немногих произведений, когда у пианиста есть возможность сыграть что-то почти симфонического масштаба и по размерам, и по диапазону материала, и по тому, о чем эта музыка говорит, — очень большой охват. Из этой же серии третий концерт Рахманинова и, может быть, второй концерт Прокофьева. Но два концерта Брамса, пожалуй, даже превосходят. Невероятное благородство, которое говорит не только о внутреннем мире, не только о переживаниях, но и о чем-то универсальном, о чем-то больше нас самих.
— Как у вас выстраивается концепция произведения?
— Оно для меня, скорее, нечто архитектурное: возникает ощущение, что выстраивается громадное здание. Здания могут быть разными: может быть собор, может быть большой замок, — я точно не знаю, но для меня путешествие с этим произведением только начинается. В жизненном плане я выучил его полтора месяца назад, первый раз сыграл две недели назад и думаю, что через пару месяцев будет что-то другое. То есть на сегодняшний день я пока еще в поиске и сам жду очень концерта, чтобы узнать, каким Брамс будет сегодня. Потому что концерт во многом двигает поиск вперед, он как яркий прожектор, который интенсивно освещает все. Можете дома очень много заниматься, но наступает момент, когда без живого выступления на публике с оркестром невозможно продвинуться вперед. Ощущение живого концерта очень важно, его нельзя симулировать ни дома, ни на репетиции. Даже когда очень стараешься, мозг знает, что это не на самом деле, а понарошку. А вот когда вы выходите на сцену, то мозг знает, что это оно и есть — вы слышите по-другому, акустика в зале тоже меняется, тишина живая. Это тишина публики, которая слушает, и это совсем другая тишина, нежели тишина пустого зала. Тишина объединяет публику и исполнителя, как звуковое пространство, как звуковая сцена, на которой мы оформляем музыку.
— Вы выступали с ведущими оркестрами Европы, а сегодня — с муниципальным оркестром г. Жуковский, едва ли не любительским.
— Ваш оркестр абсолютно, никоим образом не звучит как оркестр любительский. Мы работали две репетиции с оркестром, с Сергеем Ивановичем, и это абсолютно не любительская работа. На 200% это серьезная работа с полным вниманием как к самым крупным вещам, так и самым мелким. Не было ничего, что навело бы на мысль о непрофессиональности оркестра, а музыканты играют с полной самоотдачей и, мне кажется, с большой любовью к музыке.
— Вы служили в ЦАХАЛе (Армия Обороны Израиля), мне казалось, что музыкант такого уровня мог и не служить. Не было опасения, что трехлетняя служба не лучшим образом скажется на мастерстве?
— У музыкантов специальные условия на службе, и я не был в действующих боевых частях. Курс молодого бойца проходил со всеми, а потом служба была как бы офисная. В Израиле служба — это часть жизни, причем одна из ее важных частей, — это то, что объединяет всех. Конечно, не только это, но тем не менее. Мне было трудно, потому что за три месяца до службы я выиграл крупный конкурс в Испании — и самой важной частью приза было обязательство сыграть около 70 концертов в Европе и Америке как раз в те годы, когда я служил в армии. Там мне говорили, что могут предоставлять день перед концертом для подготовки, но это как спортсмену предложить перед соревнованием дня три потренироваться и потом выступать. Но я старался справляться с ситуацией и занимался по ночам. У меня акустический рояль с электронной системой, позволяющей отключать звук и слышать его только в наушниках. Так и занимался, никому не мешая. У меня не было выбора, потому что публика на концерте не должна знать о трудностях музыканта. Вы обязаны дать ей все, что у вас есть, и не важно, какой зал или каково ваше состояние. Мы не роботы и не машины, но нужно стремиться, как мне кажется, каждый раз играть с полной самоотдачей, и часть того, что для этого необходимо, — это очень большая подготовка, чтобы потом на сцене чувствовать себя уверенно.
— Я читал, что вы увлекаетесь изучением иностранных языков и уже говорите на шести, что много фотографируете. Как возникают увлечения, ведь специально выбрать их нельзя?
— Увлечение языками возникло само собой, я очень люблю их изучать и немного занимаюсь переводами на иврит. Каждый язык осваивал по-разному, некоторые изучал целенаправленно, а некоторые — сходу. Сегодня вечером лечу в Японию, где был несколько раз, и почему-то легко выучил пару фраз, а с чешским, хотя много раз был в Чехии, ничего не получается, несмотря на то что язык более родственный, чем японский.
А фотография — это как вирус, который проникает в вас случайно и захватывает полностью. Фотография — это то, что вытаскивает меня на улицу.
Анатолий Смирнов
smirnov-zhuk@yandex


Версия для печати