Орехово-Зуевский

Как это было

Общество — 7 Мая 2013, 10:15

Когда началась Великая Отечественная война, куровчанину Владимиру Воронцову было всего пятнадцать лет. Как и многие жители страны, он не сразу осознал, что произошло июньским утром 1941 года. Понимание пришло, когда над головой загудели немецкие бомбардировщики.
— Это был август 41 года. Я стоял в очереди за хлебом на Пролетарке, как вдруг в небе раздался прерывистый звук са­молетов. Пролетев над нами, бомбардировщики развернулись и полетели в сторону лесхоза, к Красному мосту, по которому как раз в это время шел военный эшелон. Там немцы сбросили две бомбы. Услышав взрыв, женщи­ны в ужасе попадали на землю, а мы, молодые ребята, побежали посмотреть, что произошло. К счастью, снаряды упали в 50 ме­трах от железнодорожного по­лотна. Взрывной волной пере­вернуло два вагона, но вроде обошлось без жертв. Близко к линии нас не подпустили: место тут же оцепили военные, — рас­сказывает участник Великой От­ечественной войны Владимир Сергеевич Воронцов. — В этот же вечер мы собрались с ребята­ми и договорились по очереди де­журить на крыше. Управдомом у нас была жена полковника — она рассказала, как себя вести при бомбежке, помогла натаскать на крыши песок и сварить клещи, чтобы тушить зажигательные бомбы. Меры предосторожности были не лишними. Буквально че­рез несколько дней после бом­бежки эшелона немцы сбросили зажигательные бомбы на Коро­вино — думали, там военный за­вод со стеклянной крышей, а, оказалось, так ночью блестело озеро. Когда солдаты вытащили бомбы из воды, их отдали нам в качестве наглядного пособия.

В июне 1942 года нас с друзь­ями поставили на учет в военко­мате и стали обучать военному делу. Мы изучали устав, ходили на стрельбы, учились марширо­вать. Когда курс закончился, мы вместе с солдатами стали патру­лировать город и охранять же­лезную дорогу.

В 1943 году я поступил в станкостроительный техникум в Егорьевске, правда, проучился там недолго: 25 октября пришла повестка в военкомат, а уже 6 но­ября мать провожала меня на фронт. К тому времени из муж­чин дома оставался я один. Отец и брат ушли на фронт добро­вольцами: отец погиб в 42-м под Москвой, а брат на тот момент служил сапером — разминировал Новый Иерусалим в Истре. По­вестка была моей гордостью.

Из Егорьевска на поезде нас привезли в Коломну, а оттуда от­правили в Чувашию — в первую запасную Чебоксарскую диви­зию. Служил я первым номером в пулеметном батальоне. Пред­ставьте, основа станкового пуле­мета весит 32 килограмма, а я с этим грузом каждый день ходил 7 километров до стрельбища. Природа в тех местах неласко­вая: кругом овраги, лесов мало, а ветер настолько сильный, что поднимал чернозем до макушки — раз дойдешь до стрельбища и становишься похож на цыгана. При этом воды не было — мыть­ся было нечем, да и кормили один раз в сутки. Так мы прожи­ли два с половиной месяца.

Потом нас отправили в Калу­гу. Сойдя с поезда, мы направи­лись в город. Народ при виде нас разбегался: мы были грязные, как черти, да еще и в граждан­ском. Как только нас увидел ко­мандир полка, то первым делом отправил в баню. Мы не выходи­ли оттуда полночи, все никак не могли отмыться.

В Калуге я прослужил до ию­ня 1944 года. За это время офи­церы нас здорово подготовили: научили, как действовать в бою в условиях города, как уходить от пуль в лесу и на открытой мест­ности, как форсировать реки и так далее. Я впитывал как губка. Эти знания потом не раз спасали мне жизнь.

В середине июня 1944 года нас перебросили на первый Бело­русский фронт. Наш взвод стоял в 30 километрах от Минска: там мы несколько дней лазили по бо­лотам, ловили аковцев — парти­зан, воевавших против Советско­го Союза, а 24 июня нас подняли по тревоге и повезли на запад. Мы форсировали реку Буг и во­шли на территорию Польши. С ходу заняли Люблин. Эту карти­ну мне не забыть никогда: в не­скольких километрах от города находился концлагерь для совет­ских пленных Майданек. Когда мы освобождали этот лагерь, то плакали. Там находились полу­живые женщины, дети, старики, не люди — скелеты. Они еле дер­жались на ногах, ухватившись за колючую проволоку и, глядя на нас, плакали от радости. Все, что у нас было из припасов, мы отда­ли им.

Через два дня мы заняли Деблин, а еще через два дня Минск-Мазовецки. Дальше не пошли — у нас кончились горючее и бое­припасы. Мы вырыли землянки и стали ждать подкрепления, а чтобы не тратить попусту время, продолжали тренироваться, вы­полняли марш-броски. Помню, как нас сажали в окопы, а свер­ху пускали танки — проверяли крепость нервов: сбежит кто или не сбежит.

Под старый новый год 1945- го нашу армию ввели в прорыв. Мы форсировали Вислу, взяли город Радом и повернули на се­вер, чтобы отрезать пути отхода немецким войскам, которые бы­ли под Варшавой. В начале фев­раля началось наступление на го­род Хойна. Только мы зашли на окраину, как меня подцепил снайпер. Разрывная пуля попала в ногу, вырвала кусок мяса. Спа­стись удалось благодаря ротному санинструктору — он оттащил меня и еще одного парнишку в безопасное место, нашел таран­тас и повез в медсанвзвод. Отту­да через десять дней меня отпра­вили в армейский госпиталь, а затем в тыл.

Новость о конце войны я встречал в госпитале в Праге. Го­род ликовал. После войны я по­шел служить в комендатуру, где дослужился до звания старшины роты. Демобилизовался 6 ноября 1950 года. Спустя ровно 7 лет со дня призыва.

Мария БОРОДАНЕВА


Версия для печати