Люберецкий

F-70 или, Индивидуальный трек

Наука и образование — 21 Ноября 2013, 10:02

Среди учащихся специализированной, коррекционной школы есть и дзержинские ребята
Школа № 895 в Юго-Восточном округе Москвы по виду ничем не отличается от других школ. Такое же типовое здание, такой же школьный двор. Отличия начинаются в вестибюле.
Здесь нет консьержек, только охранник за высокой конторкой. За отдельным столом - администратор с радиомикрофоном в руке. По всей школе слышен его голос: <Катя Иванова! Петя Сидоров! За вами пришли родители. Спуститесь на первый этаж>. Дети здесь, даже из старших классов, не приходят и не уходят одни, только с родителями. Причина - дети здесь особенные, с особыми потребностями. Их потребности в медицинских картах обозначаются специальным кодом: F-70, F-71 и так далее.
За цифрами кроются диагнозы, которые сегодня, чтобы не травмировать детей и родителей, не принято называть публично: умственная отсталость, олигофрения, аутизм, синдром Дауна. Среди учащихся специализированной, коррекционной школы № 895 города Москвы есть и дзержинские ребята. Их - девять.
Светлана ГУРИНА в педагогической дефектологии уже 25 лет, из них шесть лет директорствует в школе № 895. Со Светланой Александровной наш разговор об этой школе, ее особенных учениках и педагогах.
- Школа существует с 1971 года, в этом году отмечали 42 года со дня основания. А первая коррекционная школа, чтобы вы знали, была открыта в Санкт-Петербурге в 1890 году психиатром Грибоедовым. Не путать с писателем Грибоедовым. Цель нашей школы - обучение, воспитание и социализация детей, имеющих недостатки интеллектуального развития. Мы обучаем детей 12 лет. Тем, кто закончил девять классов, выдается сертификат об окончании школы VIII вида. С 9-го по 12-й год обучения мы занимаемся так называемой допрофессиональной подготовкой тех наших детей, которые особенно трудно адаптируются в обществе. В школе есть картонажная мастерская, столярный класс, швейная мастерская, а также класс для занятий растениеводством.
Наши дети труднее усваивают материал, который мы им даем. Но если применять определенную систему обучения, то количество обязательно перейдет в качество, и ребенок чему-нибудь научится из того, чего он не умел.
- У вас используются какие-то специальные методики?
- У нас есть и специальные программы, и методики в том числе. Это, например, программа Ирины Бгажноковой и программа Валентины Воронковой. Но чаще всего рабочая программа обучения создается исходя из государственных требований к образовательному стандарту. Понимая, что ребенок должен знать и уметь, практически каждый наш педагог создает <дорожную карту> либо индивидуальный трек развития. А каждый наш ребенок - воистину индивидуальный трек. Когда я впервые услышала от Дмитрия Медведева, в ту пору - президента, про введение индивидуальных треков в школах, я подумала, что он либо меня подслушал, либо Выгодского перечитал! Шучу.
Давным-давно известно, что каждый человек индивидуален. Одному на понимание и осознание того или иного предмета нужно больше времени, а другому меньше. Природа создала нас очень разными, чтобы мы друг друга дополняли.
- Сколько детей в вашей школе?
- 275, а по лицензии должно быть 250 детей. Но это условно допустимый перебор. В обычных классах у нас не больше 12 человек. Но есть еще особые классы для детей со сложной структурой дефекта, у которых помимо умственной отсталости еще множество медицинских проблем. Им сложно усваивать даже нашу программу, поэтому в таких классах только шесть человек. Это сделано для того, чтобы учитель мог каждого из них охватить своим вниманием и педагогическим воздействием.
- Как к вам попадают дети?
- Только по направлению окружной медико-психологической комиссии. В каждом округе Москвы - своя комиссия. И дети из Московской области в нашей школе - это отголоски той роскошной жизни, когда ребята из Подмосковья могли учиться в московских школах. Теперь в связи с новым законом об образовании мы можем принимать детей только с московской регистрацией. Это касается всех школ, и нашей в том числе. Сегодня департамент образования распределяет деньги на школы субсидиарно, и мы несем ответственность перед государством за расходование этих средств.
- Сколько детей из Московской области учатся у вас?
- Из Люберец у нас обучается 60 детей, из Котельников - 15, из Дзержинского - 9. Нам приятно, что дети с особыми потребностями, проживающие в ближайших подмосковных городах, стремятся к нам попасть. Тем, кто поступал к нам пять-шесть лет назад, не нужна была московская регистрация, сегодня, повторюсь, это обязательно.
- Сколько у вас детей с диагнозом F-70, с диагнозом F-71 и другими?
- Пополам. Но легких все меньше и меньше.
- С чем вы это связываете?
- Легкие дети идут в общеобразовательные школы. Теперь такая система.
- Может, это и правильно?
- Я так не считаю. Если у ребенка олигофрения, то какой бы легкой она ни была, это болезненное состояние проявится. А значит, такому ребенку нужен особый подход. Я обеими руками за инклюзию - за встроенность детей-инвалидов в жизнь обычных людей. Подчеркну - в жизнь! А учиться таким детям лучше в специализированных школах. В обычных образовательных учреждениях нет специалистов, которые могут помочь детям с особыми потребностями. А в нашей школе такие специалисты есть. От родителей часто слышу про ребенка: <Я бы его уже убил! Ну что же он ничего не понимает!> А наш учитель не имеет права выйти из себя. Он монотонно, методично повторяет ребенку про то, что <м> плюс <а> получится <ма>. У нас действительно особые методы и приемы, позволяющие обучить детей с особыми потребностями. И прежде всего это не натаскивание на ЕГЭ и вообще не натаскивание на знания.
- А у вас что, тоже ЕГЭ?
- ЕГЭ у нас нет. Вместо ЕГЭ расскажу про одну нашу ученицу - девочку Катю с алалией: это отсутствие речи. То есть по определению этот ребенок не может говорить. А у нас Катя говорить научилась, не в полной мере, но научилась. Звонит недавно мне по телефону и спрашивает: <Где ты? <Ашан?>. Я говорю: <Нет, я дома!> Катя мне отвечает: <Я тоже дома!> И начинает перечислять, с кем она дома: мама, папа, Ксюша - сестра, Лиза - кошка.
Девочка понимает обращенную к ней речь даже по телефону. И оформляет свои мысли в слова. Вот тут, я считаю, у нас ЕГЭ сдан на 100 баллов.
- А что вы имеете в виду, говоря про натаскивание на знания?
- Поясню на примере. В нашей школе очень хороший преподаватель истории, замечательный преподаватель. Она заканчивала сначала исторический факультет, а потом факультет дефектологии. И в начале своей работы у нас ей было важно, чтобы дети запомнили, когда началась Вторая мировая война, когда закончилась. Я ей объясняла, что для наших детей натаскивание не работает. И сейчас этот педагог прежде всего занимается коррекцией речи на основе исторического материала. А уж потом включает натаскивание на те знания, которые дети должны получить. У нас все так. Развитие речи на основе биологии, географии. А русский язык - это скорее квинтэссенция логопедии и русского языка как дисциплины.
- А для детей с диагнозами, о которых вы говорили, главное - коррекция речи?
- По отношению к детям с более легкими диагнозами главное - развить речь! Имеется в виду речь как рассказ. Этому мы стараемся их научить. Я им иногда говорю: по лицу твою особенность не видно, так давай сделаем так, чтобы ее не было заметно и в разговоре. А по отношению к сложным детям, конечно, главное - поставить речь. И когда у меня спрашивают про методики обучения, применяемые к детям со сложными диагнозами, я всегда отвечаю: их можно только ласкать, любить, прощать.
В свое время я поступала на дефектологический факультет - моя мама тоже дефектолог. И мы случайно встретили нашего знакомого - директора такой же школы, какую теперь возглавляю я. Когда знакомый узнал, на какой факультет я поступила, он говорит: <Придешь в школу, ребенок в лицо тебе плюнет, а ты скажи: <Начинается дождь, пойдем в школу, а то нас с тобой замочит>. Вот это фраза для меня самая главная во всей олигофренопедагогике. В лицо мне не плевали, слава богу, но обкакаться, описаться на уроке, наши дети могут. Они больные. Нельзя же ругать за болезнь. Все это очень тяжело, и поэтому случайных людей у нас в школе точно нет. Мне очень приятно, что приходят молодые преподаватели и работают порой лучше маститых педагогов.
- А у вас и маститые в школе есть?
- Есть!
- А сколько вообще педагогов в коллективе?
- 41 педагог, а классов 27.
- У вас и классное руководство, и продленка, как в обычных школах?
- Конечно! И на экскурсии мы ездим, и на кораблике с папами-мамами 25 мая плаваем, и дни рождения празднуем, и Новый год отмечаем. А в конце праздника обязательно кого-нибудь осенит, что это не Дед Мороз, а Владислав Николаевич! Все, как обычно. Но у нас все красочнее, трогательнее и душевнее, потому что у наших детей эмоций столько, что иногда их переполняет. И этой доброте у них надо поучиться.
Было дело - я заболела и на работу какое-то время не ходила. Так дети сфотографировались - не все конечно - и прислали мне фотографию на почту. Написали: мы вас ждем! Я расплакалась. А как иначе?
- В связи с очередной реформой в образовании Москвы, я слышала, что количество коррекционных школ хотят сократить. Это так?
- Пока мы находимся вне рамок этого процесса. С нами же надо очень нежно и аккуратно. Мало того, что дети у нас с особыми потребностями, так и родители у этих детей - особые. В силу заболевания их ребенка родителям гораздо трудней воспринимать мир, как добрый, щедрый, яркий. И во взаимодействии с родителями наша задача - дать им понять, что их дети любимы и приняты нами, такие, какие они есть. Стараемся это делать по мере сил.
Татьяна РЯБЧЕНКО


Версия для печати